Вам случались стихи обо мне?..

Теперь кажется, что так было всегда. Они заглядывали на огонёк, оставались или уходили, если что-то было не так. Садились у окошка рубцовской горницы, вышагивали по-маяковски или влетали трепетной тютчевской ласточкой.

Некоторые из них были похожи на нежные цветы – диковинные, причудливо изогнутые, но были и совсем простенькие — как незабудки. Иные удивляли мощью и силой и были кряжисты, как дубы, другие изящны и кокетливо наивны, как есенинские берёзки. Какие-то из них были игривы и непосредственны, как дети. А иногда поздней ночью являлись кровоточащие, как рваные – по-живому! – раны… И я болела ими до утра.

Они не были прохожими мимо или гостями ненадолго.

 Стихи как люди – они случаются. И всё.

…Мне было лет тринадцать. Первая любовь – конечно, безответная, со всеми прилагающимися страданиями, терзаньями и уверенностью, что теперь – только в монастырь. К чести моей будь сказано – я не портила рифм, предпочитала страдать в прозе. И тут… мне случились стихи. Хлынули океанской  какой-то сёрфингистской волной прямо с книжной страницы.

Уж сколько их упало в эту бездну,

Разверстую вдали!

Настанет день, когда и я исчезну

С поверхности земли.

Застынет все, что пело и боролось,

Сияло и рвалось.

И зелень глаз моих, и нежный голос,

И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом,

С забывчивостью дня.

И будет все — как будто бы под небом

И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине,

И так недолго злой,

Любившей час, когда дрова в камине

Становятся золой.

Виолончель, и кавалькады в чаще,

И колокол в селе…

— Меня, такой живой и настоящей

На ласковой земле!

К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,

Чужие и свои?!-

Я обращаюсь с требованьем веры

И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:

За правду да и нет,

За то, что мне так часто — слишком грустно

И только двадцать лет,

За то, что мне прямая неизбежность —

Прощение обид,

За всю мою безудержную нежность

И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,

За правду, за игру…

— Послушайте!- Еще меня любите

За то, что я умру. (М. Цветаева)

Это было как откровение, как свежий  ветер, мгновенно остудивший пыл моих безумных — без ума потому что — мыслей. Вот она — душа родная со стихами, о которых хотелось сказать: это обо мне.

С тех пор я так и делю стихи на обо мне и не обо мне.

…Я  была толстой, часто болела и терпеть не могла зеркала, ведь в них я видела себя настоящую – толстую некрасивую девочку с закутанным горлом. А чувствовала-то я себя Одри Хепберн!

В один из жарко-температурных вечеров, когда говорить я не только не хотела, но и не могла – очень болело горло – случился мне… «Жираф». Вместе с тридцатилетним соседом. Каким чудом у гулёны и байкера оказался сборник изящных стихов Гумилёва – история умалчивает.  Но он заглянул ко мне «на свечечку» (тогда почему-то часто отключали электричество) и предложил почитать вслух.

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далёко, далёко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,

И шкуру его украшает волшебный узор,

С которым равняться осмелится только луна,

Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,

И бег его плавен, как радостный птичий полет.

Я знаю, что много чудесного видит земля,

Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран

Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,

Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,

Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,

Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.

Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

И до сих пор не выбралась из плена: когда звучит во мне Гумилёв,  чувствую, как тает и дрожит  душа, светлеют мысли от тёплого Сашкиного голоса – он читает стихи обо мне.

… Последняя любовь случилась со мной в студенческие годы. Так назывались стихи «короля поэтов» Игоря Северянина – «Последняя любовь», которые прочитал шумной скептически настроенной студенческой братии преподаватель русской литературы. Он стоял у окна, смотрел сквозь задождившееся стекло на бесконечную вереницу машин и читал стихи.

Ты влилась в мою жизнь, точно струйка Токáя

В оскорбляемый водкой хрусталь.

И вздохнул я словами: «Так вот ты какая:

Вся такая, как надо!» В уста ль

Поцелую тебя иль в глаза поцелую,

Точно воздухом южным дышу.

И затем, что тебя повстречал я такую,

Как ты есть, я стихов не пишу.

Пишут лишь ожидая, страдая, мечтая,

Ошибаясь, моля и грозя.

Но писать после слов, вроде: «Вот ты какая:

Вся такая, как надо!» — нельзя.

Он читал долго – почти два часа. Не поворачивая головы к аудитории  — читал стихи дождю. А сотня студентов сидела тихо-тихо. Оказалось, что далёкий амбициозный Северянин – это стихи о нас.

Гумилёв, Цветаева, Северянин с тех пор рядом. Подозреваю,  что благодаря тем первым стихам, с которых и началось знакомство. Не хочу думать, что могло быть иначе.

Если бы тема эстафеты «Поэтическое ожерелье» звучала иначе – не со стихами в основе, а с поэтами, список мог быть другим. Но я буду очень рада, дорогой читатель, если мои любимые стихи обо мне  станут и твоими. Ведь разделённая на двоих любовь сразу увеличивается вдвое. Не веришь?